Из-за четырех рублей он мне компостировал мозг? Я полез в карман и вынул пару мятых пятерок, и мелочью сколько-то. Отсчитав монеты, я положил перед ним на стол одну пятерку и копейки, отступил на шаг:
- Где расписаться?
- Расписаться-расписаться-расписаться, - пропел усатый. Он отдал мне сдачу - рубль с надорванным краем. - Не нужно расписываться. Давай книжку свою профсоюзную, штампик поставлю.
Уже на выходе из кабинета я услышал брошенное мне в спину:
- И в комитет комсомола зайди - там тоже за тобой должок числится. За три месяца - при твоих заработках четыре рубля шестнадцать копеек!
- Ага, спасибо, зайду.
Захар дисциплинированно ждал меня в холле и при моем появлении сразу вскочил:
- Ну что?
- Взносы не уплачены были. Не скопить мне на "Иж-Планету-5". Даже к защите диплома.
- Много должен? - Сочувственно сморщился Майцев.
- Четыре рубля двенадцать копеек, - трагичным голосом сообщил я. - Все пропало, шеф!
- Тьфу на тебя! Серый, чего ты дурака валяешь? Пошли лучше перекусим чего-нибудь, а то что-то пузо сводит уже.
Он отдал мне мой дипломат, и мы вразвалку потопали по темным пустым коридорам в буфет на втором этаже - почти напротив нашей кафедры.
В полупустом зале лениво жужжали мухи, совершенно не желавшие садиться на разбросанную по подоконникам липкую ленту. Изредка кто-то из посетителей взмахивал рукой, отгоняя назойливую тварь, и тогда становилось заметно, что за столиками сидят не жующие манекены, а вполне нормальные люди.
Очереди не было, но мы все равно задержались на раздаче - Захару понадобилось выразить новенькой кассирше (кстати, довольно хорошенькой) свое безмерное восхищение. Он сыпал комплиментами обильно и вязко, словно совсем забыл о том, что вчера был за это бит. И конечно, юная работница торговли не удержалась - через пять минут захаровского монолога у него был и телефон Ирочки и твердое обещание "как-нибудь встретиться".
Я взял стакан березового сока за восемь копеек, пару пирожков с картошкой по девять за каждый и полстакана сметаны за двенадцать - все вместе на тридцать восемь копеек. Захар потратился куда основательнее: он прикупил еще шоколадку "Аленка" и подарил ее своей новой знакомой. Я хмыкнул: с такими тратами ему никакой стипендии не хватит!
Мы сели за стоящий в углу столик на кривых трубчатых ножках - слегка качающийся и никогда не горизонтальный. Зато чистый.
- Ну? - Усевшись, Захар посмотрел на меня так, словно сию минуту ожидал немедленного признания в работе на ЦРУ и диверсии против журналов "Молодой коммунист" и "Агитатор".
- Баранки гну!
- Не, ну Серый, ты же обещал!
- Дай поесть!
Я смотрел на него и видел его почти безоблачные пятнадцать лет будущей жизни. Потом еще десять лет выживания в обшарпанных институтских стенах, пара грантов от неведомых фондов, защита докторской. Профессура на кафедре - как короткий этап провинциальной карьеры и отъезд в длительную командировку в какой-то университет в Сиэтле. И думалось мне, что я не совсем вправе лишать его той жизни, что была ему уготована. Но, с другой стороны - что я смогу сделать один? Только удавиться.
- Значит, Захарка, дело вот в чем... Я вижу будущее.
Сказать, что Майцев мне не поверил - значит сильно смягчить его отношение к моему откровению. Он не только не поверил, он еще и надулся, решив, что я пытаюсь его разыграть. Вот есть у него такая черта характера - то, что не укладывается в рамки возможного, обязательно служит одной цели - обмануть несчастного Захара! Как дожил-то с такой мнительностью до института?
Он принялся размахивать руками и доказывать мне, что происходящее со мной невозможно в принципе.
- Ты пойми, - горячился Майцев, - если бы человек мог знать будущее, он бы непременно попытался его изменить! А если его изменить, то оно уже никакое не будущее, а просто вариант развития событий! Даже не так! Вот смотри: чтобы в будущем что-то было, нужно, чтобы там был свет. Так? Какое будущее без света? Но его там еще нет! Он еще не достиг той точки пространства, в котором наступает будущее! Мы не можем видеть будущее, потому что оно еще не освещено! Понимаешь? И значит, предсказать его невозможно!
Как же, ага! Если невозможно, но происходит - значит еще как возможно! Просто нет подходящей теории.
И тогда в первый раз я проделал фокус с бумажкой.
Я достал из дипломата тетрадь и на последней странице, скрывая строчку от Захара, написал: "Марьяна Гордеева".
- Захар, выйди из буфета и познакомься с какой-нибудь девушкой. - Сказал я. - Тебе ведь это легко?
Разумеется, девушка оказалась Марьяной и, само собой - Гордеевой.
Захар сел напротив меня и, прищурившись, как Ильич в октябре, выдвинул догадку:
- Ты это подстроил, да? Но как?
- Сейчас мы выйдем с тобой из школы, - так мы по привычке называли свой институт, - и пойдем по Проспекту Мира. На первом перекрестке мы увидим, как толпа пассажиров толкает к остановке обесточенный троллейбус.
- Они чего, больные? Зачем троллейбус толкать?
- Пошли, - я поднялся. - Заодно и спросишь. Номер троллейбуса - двенадцатый.
Спустя двадцать минут мы сидели в тени старого каштана и пили пиво "Ячменный колос" - дешевое и отвратительно теплое, купленное в ближайшем универсаме.
- ... подожди-ка, - в который раз говорил Захар. - То есть, если ты что-то "вспомнишь" - оно случается?
- Да, если я не сделаю чего-либо, что помешает в будущем этому событию. Но тогда я "помню" и старое и новое.