Артем забросил вещи в багажник, велел нам полезать в машину и сам уселся рядом с Пабло - так звали нашего водителя.
- Сегодня переночуем у Пабло - его каса свободна, жена уехала к матери в Сьенфуэгос. Отдохнем, а завтра поедем устраиваться в гостиницу.
Пока мы ехали в Гавану, начался дождь - сначала в виде теплой мелкой мороси, а потом ливанул серьезно, заливая ветровое стекло так, что пришлось на пять минут остановиться - дворники не справлялись.
Еще минут через двадцать мы въехали в город. В темноте уже ничего не было видно, да и в тех узких улочках, куда нас привез Пабло, смотреть было не на что.
Мы начали выгружаться, когда, шлепая босыми ногами по лужам, у машины остановились две солидных матроны. Одна что-то спросила у нашего водителя, вторая предложила ему какое-то ведро. Пабло некоторое время торговался, они все смеялись, наш водитель сделал неприличный жест и получил за это шлепок черной рукой по губам, на что снова рассмеялся. Несколько раз прозвучало "маньяна". Потом он шлепнул по широкому заду болтливую хохотушку, достал из багажника воронку и вставил ее в бензобак - в ведре матрон оказался бензин. Взяв у водителя деньги, они ушли дальше по улице, а Захар долго смотрел им вслед - на хорошо заметные в темноте белые кружевные рубахи.
Место для сна нам отвели на втором этаже хибары - у раскрытого настежь окна. Артем поднялся еще выше - на крышу, где у хозяина нашлось еще одно удобное для отдыха местечко.
Вопреки ожиданиям, даже приняв по сто граммов знаменитого рома, сразу провалиться в сон не получилось - наверное, сказалась акклиматизация и резкая смена часовых поясов. Мы долго болтали с Захаром о наших впечатлениях, а потом он спросил, что станет с этой веселой страной после распада СССР.
- Фидель вытащит свою страну. - Ответил я. - Конечно, будет трудно, особенно в самом начале, когда в одночасье пропадет рынок для сахара и прекратится помощь братского Союза. Они потеряют очень много - едва не половину своего хозяйства и пятнадцать лет будут выползать из той ямы, в которой окажутся по милости нашего последнего Генсека, продавшего и страну и друзей - не глядя, оптом. Кубинскую революцию спасут пляжи, море, фрукты и медицина, равной которой нет ни у кого в регионе. И еще долго не появится.
- Я где-то читал, - сказал Захар, - что в начале пятидесятых Куба была более развитой страной, чем Япония.
- Япония в начале пятидесятых была после войны. После Хиросимы и Нагасаки, после того, как потеряла вообще все. Низкий старт.
- Чего? - заворочался Захар.
- Эффект низкого старта. Если мы имеем выпуск продукции ежегодно на 100 рублей, то выпустив в следующем году на 10, мы получим десятипроцентный прирост темпов, а если изначально была тысяча, то увеличив ее выпуск на пятьдесят рублей , мы в абсолютных единицах получим пятикратное превосходство над низкостартующим соперником, а вот в относительных он нас обгонит вдвое, потому что наш прирост будет лишь пять процентов. Вот с этим эффектом "низкого старта" и связано наше постоянное двукратное опережение темпов роста экономики над США, и постоянное при этом отставание в абсолютных величинах. Хотя, если бы эта гонка продолжалась достаточно долго - мы бы, конечно, догнали и перегнали.
- Это ты откуда знаешь?
- Пересечение линейных функций, алгебра, седьмой класс.- Ответил я. И отвернулся на другой бок, лицом к соседнему балкону, до которого при большом желании можно было, наверное, доплюнуть. - Давай спать, товарищ Майцев. Завтра понесет нас нелегкая на подвиги во славу отечества.
Он промычал что-то невнятное, потом отчетливо пожаловался, что кто-то его кусает за ногу и, побрыкавшись недолго, уснул.
Но нелегкая никуда нас не понесла.
Утром я проснулся от того, что Захар толкал меня в бок. Хотел громко возмутиться, но он зажал мне рот рукой и, сделав страшное лицо, показал глазами за прутья перил на соседний балкон - на тот самый, куда вчера мне так хотелось плюнуть.
На балконе, нисколько не стесняясь своей наготы, делала гимнастику совершенно голая, чернявая кубинка. Нет, она вовсе не была негритянкой или мулаткой - она была брюнеткой того жгуче-испанского типа, что может иметь только одно имя - Кармен.
Захар едва не забыл как дышать, пожирая глазами это зрелище. Он зашептал мне в ухо:
- Между прочим, я вот как с тобой связался, так ни разу ничего, а я же молодой еще, мне ни в монахи, ни в подвижники идти не хочется. Эх, знать как хотя бы здороваться по-испански, я бы ее удивил! Не ворочайся, Серый, спугнешь!
- Захар, успокойся уже! - Я потряс его за шевелюру. - Спроси у Пабло, что за девица, они наверняка...
- И-ээх, - выдохнул Захар, - это еще кто?
На балкон к гимнастке вышел такой же голый кубинец - жилистый и блестящий. Он облапил красотку и уволок ее внутрь дома, чем изрядно расстроил моего друга.
- Как с такими людьми можно социализм строить? - спросил меня Захар. - Они же несерьезные совсем: голышом почти по улицам скачут, поют все время, тьфу, срамота одна!
Я рассмеялся и встал:
- Если б ты был сейчас вместо этого Хосе или Хуана, все было бы в рамках приличий?
Захар почесал за ухом, тоже поднялся с матраса и рассудительно ответил:
- Ну я-то совсем другое дело! Я бы себе таких вольностей не позволил.
Артем уже не спал.
Мы позавтракали какими-то маленькими яйцами - размером вполовину от тех, к которым привыкли в Союзе, запили соком, выжатым при нас из разных фруктов.
Спустя еще час, проехав по исторической части Гаваны, налюбовавшись на изыски латиноамериканской архитектуры, обрызганные морем на набережной Малекон, мы оказались в гостинице - отеле, разместившейся в старинном особняке с ажурной колоннадой и внутренним двориком, где бродили какие-то местные павлины, орущие еще более противно, чем известные нам по мультфильму с бароном Мюнхгаузеном.